... Вот он сидит и пишет, и думает, что из этого что-нибудь
выйдет, а все это - суета сует и томление духа. Тысячи лет стоит мир, и так
изменилась земля в руках человеческих, что сам творец, ее создавший, теперь
не узнал бы ее, а ни счастливее, ни богаче, ни умнее, ни свободнее не стал
человек. Потому что все дни его - скорбь, а его труды - беспокойство; даже
и ночью сердце его не знает покоя. И это - суета!
Вот что читаю я в зеленых прищуренных глазах, и, надеюсь, Общество
покровительства животным не осудит меня, если в один прекрасный вечер я
оторву коту голову вместе с его глазами. Если то, что они говорят,- правда,
то это скверная правда; но я уверен, что это ложь. Правда то, что
оправдывает жизнь и углубляет ее, а то, что вредит жизни,- всегда и всюду
ложь, хотя бы доказана она была математически. Да, я уничтожу кота - и
пусть вновь прыгает возле меня беленький котенок и пустую мертвую комнату
наполняет жизнью, интересом и счастьем. А с тех пор, как я повидал в
Художественном театре ибсеновскую "Дикую утку" и вновь просмаковал всю ее
пленительную горечь,- я решил сделать это безотлагательно.
По милости судьбы я не рецензент, не критик, и не лежит на мне тяжкая
обязанность нечто преподать к руководству артистам, а нечто - к сведению
зрителям. Хожу я в театр, как всякий иной обыватель; если есть в пьесе
хорошее - стараюсь это присвоить и пустить в свой обиход, от дурного
открещиваюсь, и если артисты играют хорошо, от души рукоплещу. Прелесть
сознания, что мое мнение о пьесе ни для кого не обязательно, делает меня
свободным от высказывания его. Ибсен, так Ибсен; Чехов, так Чехов - мне,
ей-богу, все равно. Мне важно лишь то, что я вижу, дорого лишь то, что я
уношу с собой из театра. У профанов есть драгоценное право, которого лишены
знатоки: не признавать авторитетов, и я искренно позавидовал тому из
зрителей "Дикой утки", который смело назвал пьесу глупой. Он был сам не
умен, этот зритель, но свобода его суждений восхитила меня...
|
